Драматический |
12+ |
Миндаугас Карбаускис |
2 часа, без антракта |
Театр Табакова выпустил спектакль, предназначенный для большой сцены. Малая сцена замыслу режиссера Миндаугаса Карбаускиса и сценографа Сергея Бархина была бы, пожалуй, слишком тесна. Вот картина. Край подмостков залит грязной жижей. По ней из одной кулисы шлепает ребенок в картузе и с портфелем — это отправившийся в долгое плавание Павлуша Чичиков. Минуту спустя в том же картузе и с тем же портфелем по жиже чавкает Чичиков Пал Иваныч — Сергей Безруков. Другого пути, кроме лужи, у Чичикова нет: вплотную к разбитой дороге стоит облупившаяся до дранки стена — столичный департамент, где Чичикову объяснили, что мертвые души могут приносить доход. Постепенно плоская картинка приобретает объем: стены, будь то дом Манилова, Собакевича или Плюшкина, разъезжаются одна за другой, как диафрагма фотообъектива, покуда не разверзнется в самой глубине пустой черный проем. Персонажи, сбыв на руки Чичикову мертвяков и угомонившись, засыпают в своих креслах. Маленький Чичиков, забравшись на колени к чете Маниловых, засыпает тоже. А в проеме, пуская пар ноздрями, жуют солому натуральные, дивно красивые кони. По всему видать — это и есть тройка-Русь.
Круг интерпретаций нарисованной Карбаускисом картины — шире некуда, и режиссер ни на одной не настаивает (возможность разночтений — свойство хороших пьес, спектакли такого свойства — раритет). Что это было? Сон Павлика про то, как он выбрался из грязи в князи? Хождение по кругам нелепого русского ада? Всему тут можно придумать свою трактовку: к примеру, усмотреть в конструкции Карбаускиса, начисто лишенной зловещего дыма и загробных теней, сходство с рациональными построениями абсурдистов. А можно расслабиться и рассматривать вереницу дуэтов, благо и тут есть на что посмотреть. Олег Табаков играет Плюшкина витальным, жадным в первую очередь до самой жизни. Собакевич Бориса Плотникова — генеральской выправки и принципов старик; Ноздрев Дмитрия Куличкова — плут, поднабравшийся удали и манер у заезжих гусар; Коробочка Ольги Блок-Миримской — плотоядная фифа; уездная дама Ольги Барнет — пожилая Рената Литвинова… Сам Безруков — феномен, на каждом шагу опровергающий расхожее представление о том, что таланту должны сопутствовать вкус и чувство меры, — играет то, что переполняет все его существо: живость, неспособность стоять на одном месте долее одной минуты и беспримерное себялюбие. Но работает он куда сдержанней, чем можно было от него ожидать, и все его качества здесь к месту. Он подвижен и точен в каждом движении, как Фред Астер; его Чичиков не плут, не злодей, не порождение чудовищной системы. Он (и тут Безруков еще плотнее приближает Чичикова к нашим временам, чем режиссер, зарифмовавший Гоголя с Беккетом) имморалист и стопроцентно наш человек. Из нынешних.